Многим памятен вышедший на экраны в 2000 году фильм Ридли Скотта «Гладиатор», в котором роль злобного римского императора Коммода исполнил актер Хоакин Феникс. Надо заметить, внешне Феникс мало походит на своего героя; реальный Коммод был другим: крупный мужчина с бычьей шеей. Атлетическое сложение внушило ему мысль отождествить себя с Гераклом. На сохранившихся парадных изображениях вы, конечно, этого не увидите, но современникам хорошо запомнились выпученные глаза императора — унаследованная им от матери Фаустины базедова болезнь. Отцом его, по слухам, стал какой-то безвестный гладиатор, по-своему воспользовавшийся отсутствием в Риме императора-философа Марка Аврелия.
Причем здесь, скажете, мебель? Дело тут, разумеется, в имени: commodus (ударение на первом слоге) на латыни означает «услужливый, удобный». И если по отношению к императору, наводнившему Рим ужасом и развратом, но, однако, убившему, уличив в измене, свою жену Бруттию, такое прозвище кажется нелепым, то оно идеально подходит к царственному наследнику обыкновенного сундука.
Да-да, история комода началась с невзрачного деревянного ящика, куда древние жители берегов Нила складывали своей домашний скарб. Проникнув во дворец, а оттуда и в гробницу фараона, ларец получил первый признак, по которому легко узнать его отдаленного потомка, — он в буквальном смысле встал на ноги.
Сделанные из дерева древнегреческие и древнеримские лари и сундуки, не защищенные, как в герметичной камере египетской пирамиды, от разрушительного воздействия времени, не сохранились до наших дней. Однако их саркофагоподобная форма известна по изображениям.
Гораздо менее изящными были сундуки раннего, так называемого романского периода Средневековья. Грубо сколоченные из твердых пород древесины и чаще всего кое-как обитые железом, они тоже поднимались над полом на ножках, но тут все объяснялось просто: в населенных полуварварами античных городах истинными хозяевами людских жилищ сделались мыши и крысы. Только одно нововведение того времени можно признать прогрессивным и не вынужденным: крышку сундука стали делать не горизонтальной, а под некоторым наклоном, постепенно увеличивавшимся. Так возникла дверца будущего комода.
Готический период в истории мебели, вновь обратившись к эстетике, дал в то же время и две новые формы сундука, от них недалеко до комода в современном его понимании. Это были посудные шкафы — креденцы и дрессуары, соответственно, с закрытым и открытым фасадом.
В эпоху Возрождения эволюция сундука едва не увела его в сторону дивана. Тогда в Европе получили широкое распространение сундук-кассоне и касса-панка, снабженные спинкой и подлокотниками. Но барокко вновь качнуло чашу весов — и на смену сундуку-дивану явился наш герой, сразу же принявший очень представительный вид.
Начиная с эпохи барокко, комод — император в любом интерьере. Пышно украшенный резьбой и позолотой, он как будто раздувается от важности. Центр тяжести смещен вверх, а высокие гнутые ножки придают Его Величеству истинно монаршее достоинство и одновременно аристократическую утонченность. В правление ценителя и законодателя всего этого великолепия, французского короля Людовика XIV, герой наш получает имя. И какое же? Сommode! На французском языке, как и на латыни, от которой тот многое унаследовал, слово это опять-таки означает «удобный, услужливый». Только ударение изменилось.
Чтобы лучше уяснить место комода в европейской культуре XVIII столетия, присмотримся к пышному фасаду дворца, построенного в 1766 году в Москве на Покровке для графа Матвея Апраксина. Единственный в Первопрестольной памятник барочной архитектуры, недаром он был прозван в народе «Дом-комод» — форма именно этого предмета меблировки в ту пору вдохновляла зодчих.
Последовательно пришедшие на смену барокко стили рококо и классицизм ничего не изменили в судьбе комода — он по-прежнему соединяет в себе изящество и величественность. Еще более возвысил его чрезвычайно популярный на протяжении почти всего XIX века стиль ампир («имперский»), для роскошного воплощения которого именно комод с его монументальностью подходил как нельзя более кстати.
А затем, то получая новую орнаментальность (стиль ар-нуво), то теряя ее, обретая (стиль ар-деко) и утрачивая изящные изгибы формы, комод уверенно шагнул в новейшее время.
Многим из нас памятны мрачные лакированные комоды советской поры, символы тотального утилитаризма и застоя творческой мысли. Однако примитивность и простота — разные вещи. Пока в СССР и странах так называемого соцлагеря после недолгого периода разнообразия в дизайне мебели (1960-е годы) торжествовал ортодоксальный аскетизм, скандинавы (шведы и датчане в особенности) предложили миру свое понимание функциональности, неотделимой в то же время от эстетизма. И добились успеха. При том что эклектика стала своего рода визитной карточкой послевоенного интерьера, именно многочисленные интерпретации скандинавского стиля до сих пользуются особенной любовью тех, кто хочет украсить свой дом без аляповатости, этой характерной черты безвкусицы.
На первый взгляд, в современном комоде мало чего осталось от его недавних предшественников. Но ведь история мебели, как и всеобщая история, не стоит на месте: демократизм и здесь обязывает дизайнеров удовлетворять вкусы возможно большего числа людей, а не отдельных представителей человечества вроде фаворитки Людовика XV маркизы де Помпадур, прихотливой законодательницы стиля рококо, кратковременно подчинившей себе не только волю короля, но и более упрямую моду.
Зато главную роль играет теперь суть вещей. А она и у мудрого властителя (не Коммода, конечно, а Марка Аврелия), и у добротного комода одна: служение своему веку.
