В переходные постперестроечные годы все мы в той или иной степени привыкли к рекламе на фасадах домов, этому вечному двигателю, точнее сказать, пылесосу уличной торговли, причем дизайн ее до недавнего времени большей частью был агрессивно-безвкусным, зачастую не всем понятным, а то и вовсе бессмысленным. Особенно полюбился доморощенным креативщикам английский язык и вообще латинский алфавит — выполнять в нем разнообразные «престижные» надписи стало делом настолько естественным и распространенным, что москвич, выходя на Тверскую, мог почувствовать себя где-нибудь на окраине Лас-Вегаса, а свернув в переулок — очутиться в техасской глубинке.
Рекламные дизайнеры трудились не покладая рук и, конечно, просто не имели времени задуматься о том, что прежде вся эта лингвистическая пестрота уже наблюдалась на улицах городов Российской империи. Лидировал тут, ясное дело, столичный Петербург.
Каких только вывесок не было в нем! Встречались и весьма курьезные. Так, на одном из домов на Гороховой улице значилось: «Рещик печатей». Помимо безграмотности удивляло продолжение: «Rectik petchatee». Мода на латинскую трансрипцию проникла и на Выборгскую сторону города, где над табачной лавочкой красовалось вот что: «Продажа табаку и разных товаров. Prodaja tabacu i rasnich tovaroff». Для приезжих из-за рубежа такие «переводы» являлись, разумеется, не более чем тарабарщиной, зато на отечественную публику они, по мнению заказчиков и создателей рекламы, производили внушительное впечатление. Если же языковых познаний не хватало, менее солидные «фирмы» писались просто: «Портной Иван Доброхотов из иностранцев».
Изготовителями рекламной продукции выступали чаще всего художники без образования, такие как неизвестный самоучка, работавший на той же Гороховой под эмблемой «Живописец вывесок, одобренный начальством и экзаменованный и производит всякое художество».
Задолго до изобретения в XXI веке «падонковского (олбанского) языка» на углу Владимирской и Невского проспекта посетители цирюльни читали над входом: «Здесь бреют и крофь атворяют». А под многозначительным плакатом «Детское производство» на Офицерской улице обнаруживался всего-навсего магазин игрушек.
По роману «12 стульев» памятна вывеска разорившегося похоронного бюро «Милости просим», где прежде работал старгородский классификатор покойников, гробовых дел мастер Безенчук, лихо перебивавший заказы у конкурентов из конторы «Нимфа», в витрине которой «за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились гроба». Подобная уличная выставка характерна скорее для провинции, или это гримаса нэпа, потому что при царском режиме рекламировать свою продукцию тогдашние деликатные ритуальщики старались все-таки иносказательно: на вывесках магазинов погребальных принадлежностей обычно изображали… сундуки или шкатулки. Но всех своих коллег переплюнул некий питерский мастер, придумавший написать у себя на двери лаконичное: «Kropu». Специально, как он объяснял, для французов, в большом числе населявших близлежащий квартал. Правда, слово это не имеет перевода с французского на русский язык, да его и вообще нет в языке Руссо и Вольтера. «Kropu» — измененное и транскрибированное «гробы», только и всего.
Задумчивый медведь с развернутой газетой в лапах, турецкий султан со стены гостиницы на Невском, читающий «Сенатские ведомости», амуры в плющевых венках, сидящие на винном бочонке и размахивающие виноградными лозами, толстые американцы с сигарой в зубах, рекламирующие соответствующие лавочки, — чего только не случалось видеть прохожим на петербуржских вывесках! В заключение расскажем еще об одной.
Как известно, Пушкин курил. По воспоминаниям Нащокина, поэт «целые дни проводил в кругу домашних своего друга, на диване, с трубкой во рту». Неизвестно, где покупал он табак. Но можно предположить, что если и не пользовался продукцией фабрики Смекаева, то вполне мог быть осведомлен о необычной рекламе этого «табачного короля». Сейчас поймете, почему такое предположение справедливо.
На фреске, венчавшей фабричные ворота, некий безвестный леонардо, вероятно, тоже «одобренный начальством и экзаменованный», изобразил мужчину, сидящего за столом со стаканом в руке, и женщину, одной рукой старающуюся отнять у него стакан, а другой в то же время протягивающую ему трубку. Под картиной были помещены следующие стихи:
Оставь вино, куря табак,
Ты трубочкой разгонишь всю кручину;
Клянусь, что раскуражишь так,
Как будто выпил на полтину!
Aвтор: Максим Лаврентьев
